Грузопассажирское судно компании «Пелни» доставило нас с острова Сулавеси на индонезийскую же часть острова Папуа. Исконные жители этих мест — племена папуасов. Они радикально отличаются от других обитателей многонациональной Индонезии. Мы собираемся отправиться вглубь региона, где живут «оранг асли» — «настоящие люди», которые обходятся без одежды, еды, электричества и прочих глупостей
Между городками Набире и Энаротали километров 300. Точных расстояний здесь нет, как нет и указателей на дорогах, а карты врут. Расстояния измеряются не километрами, а часами и днями пути, и трудно понять, кто из местных называет время пешего хода, а кто — перемещения на транспорте. На этой магистрали есть точка, которая хорошо известна всем. Она делит дистанцию между городами пополам. Находясь там, можно точно определить время, которое потребуется на дальнейший путь. Это знаменитый 165-й километр. Дорога до него уже требует немалых трудов: битый асфальт через 70 км от Набире превращается в бату-бату — каменистую грунтовку, то и дело пересекающую речки, поскольку мосты над ними разрушены.
Но бату-бату — это детская сказка по сравнению с дорогой, называемой «джалан русак». Случайное созвучие насторожило нас, и недаром: бату-бату (камни) здесь кончаются, начинается развороченная колея в глиняном грунте, с желобами глубиной с самосвал. Движение на ней не левостороннее, как во всей стране, а… одностороннее, и все зависит от погоды. Если накануне прошел дождь, кто-то обязательно увязнет, и тогда десятки джипов и грузовиков — и встречные, и попутные — будут стоять много дней. Шоферы разводят костры, живут под своими машинами и внутри них, пока каким-то образом увязшего не вытянут или он не выкарабкается сам. Объехать невозможно: с одного бока — крутой поросший джунглями склон, с другой — обрыв. Прибыв на этот боевой рубеж и пройдя его пешком по колено в глине, мы пообщались с шоферами и узнали, что они стоят уже двенадцатые сутки! Но у нас нет машины, поэтому мы передвигаемся быстро.
Переночевали в палатке, среди грузовиков, ушедших в грязь по зеркальце, а то и по крышу. Работать лопатами всем лень, а если на ночь зарядит дождь, вообще тоска. Проехать могут только настоящие внедорожники — один-два в день. А остальные залипают на неопределенный срок. Из-за этой беспримерной пробки бензин в высокогорных долинах дорожает впятеро. Вот они, бензовозы, «по уши» в грязи. Однако, если оглядеться, это одна из самых красивых в мире дорог. Джунгли, нетронутые непроходимые леса. Рельеф гор причудлив, горы — дымчато-синие. Реки, ручьи, водопады… Разноцветные бабочки размером с ладонь — рай для энтомолога! Лес звенит от стрекота насекомых и разноголосых птиц. На 171-м километре у выбравшихся из грязи авто появляется возможность помыться, так как возникает необходимость форсировать бурную речку. Чудо-джипы «Страда» преодолевают это препятствие, ведь камни — более надежная опора для колеса! Далее — по крутым подъемам и спускам к городу Моанемани!
Базар, разносолы и папуасы
Машины, прорвавшиеся через препоны 165-го километра, останавливаются здесь передохнуть. Индонезийцы держат кафе, лавки с китайской лапшой и всякой мелочью. Главная же особенность городка — огромный базар, посещение которого сродни погружению в цирк, фарс, балаган, отражающий трагикомедию здешней жизни.
Как пропитанные пылью игрушки, как неказистые брошенные куколки, с которыми давно никто не играет, движутся по дороге папуасские женщины: сложные конструкции из мешков, тряпок, сумок, перевешенных через голову, лопат, метровых тесаков, присосавшихся к титьке малых детей, связок дров, охапок травы. Без всякого усилия ступают заскорузлые босые ноги по острой щебенке, по грязи, колючей траве. Ножки у женщин тоненькие, а ступни огромные, в форме трапеции, лягушачьи. В руках — крючки с вязанием. У всех есть вязаные сумки: от «ксивничка» до огромных мешков в редкую сетку, обычно набитых тапиокой — местной картошкой, травой, корешками. Здесь все грызут тапиоку — вареную или сырую, сладковато-липкую — это и есть местные разносолы. Питаться у них вообще не модно. Когда группа папуасов едет куда-то и шоферы-индонезийцы на остановках перекусывают, пассажиры терпеливо ждут, тоскливо глядя на них из кузовов. Из съестного на базаре обнаружены бананы, что-то цитрусовое и неизвестные плоды. Любая кучка чего угодно — горстка арахиса, гроздь бананов, восемь грейпфрутов — все по 1 рибу (1000 рупий, или 2,5 рубля). То, что притащили с огородов, продается за бесценок. Те еще торгаши…
Поначалу обличье местных жителей пугает. Лица застывшие, неулыбчивые, с тяжелыми надбровьями и носами, взгляды мрачные, неподвижные. Папуасы молчаливы: мужчины вообще беззвучны, да и женщины не имеют привычки судачить с соседкой по прилавку. Фотографируются неохотно. А снимать надо на каждом шагу — такие типажи перед глазами! Мужчину спросишь: «Можно фото?» — он только бровями двинет кверху: «Можно». Мимика, жестикуляция, речь сведены к минимуму. «Лесной взгляд», — говорит мой попутчик. Папуас, генетический охотник, смотрит в пространство, будто вглядываясь в джунгли. Лишнее движение тоже неполезно: всю дичь распугаешь.
А вот и охотники: бородатые мужики с луками и связками стрел, выточенными из плотного дерева. Парни волокут из джунглей на плечах окровавленных кабанов. Много в рыночной толпе голых мужчин с надетой на мужской прибор полой конической трубкой из сушеной тыквы — котекой.
Шаман, Кебо и Пастораль
Обходя пешком озеро Паниай, в одной из деревень мы оказались в доме гуру — школьного учителя и пастора. Пустая комната, в которой поместилась палатка, — хорошее место для ночлега, когда снаружи дождь, а внутри — комары. В доме — шаром покати. Когда мы попросили кипятку, запалили свечку и принялись за кофе, вошел хозяин: «Вы уже помолились?» Мы смутились: «Да, уже». Он уселся на пол и начал за нас молиться: монотонный текст на бахаса (он сводился к тому, чтобы бог нас берег в пути и в этом доме, сегодня и завтра, давал пищу и отдых) сменялся шаманскими воплями на местном наречии. Гуру впадал в транс, закрывая глаза, раскачиваясь и вопя, и опять переходил к спокойному монологу. Продолжалось это довольно долго. Мы со своим кофе сидели, как дураки, а пастор-шаман закончил и молча ушел. Наутро мы пошли по тропинке к Кебо.
Оттуда надо было переплыть на другой берег озера, в город. Да, лодка будет, но неизвестно когда. «А где пелабуан?» На бахаса это значит «порт» — любое место, где может причалить плавсредство. «Вот здесь!» — и ведут по колено в грязи к заросшим травой болотам. Подростки, скача по кочкам, показывают путь. Почва колышется и пружинит, как слабо натянутый батут. Несколько раз мы провалились в жижу, но вот остановились среди болота: здесь, говорят, порт. Следом тянется цепочка людей с мешками, рассаживаются по кочкам. Тут идет протока, по которой подходит моторка. Надо ждать. Сколько — неизвестно. Пытаемся форсировать процесс: давайте позвоним в Энаро, узнаем, когда будет лодка. Нет, говорят, связи нет, кредита нет, батарейки сели. А можно отправить пацана в деревню, может, там, есть телефон? Нет там телефона. Сидите, мистеры, спокойно, будет лодка когда-нибудь. Сидели мы в болоте часа два. Лодка прибыла. 35 человек с коробками, мешками и детьми попрыгали в трясину и пошли к деревне по колышущейся поверхности, проваливаясь по пояс и со смехом выбираясь на кочки. Фокус в том, чтобы успеть перескочить на соседнюю кочку до того, как провалишься.
Прибыв в Энаротали, собирались поставить палатку на берегу озера, но к нам подошли зловещего вида мощные папуасы: один — с метровым тесаком, другой — с топором, третий — с гитарой, и предложили отвести нас в хорошее место — Пастораль. Являемся в миссию с вооруженной охраной. Нас встречает пастор — индонезиец-францисканец, юный красивый Игнасиос. «Зачем вам палатка? — говорит, — есть комната. Пожалуйста, живите бесплатно». Утром он облачился в белое и ушел служить воскресную мессу — укреплять религиозные чувства недавних язычников. Индонезийская экспансия на Папуа — не только транспортная и торговая, но и религиозная. И если торговать и водить транспортные средства папуасы не научились и не желают этим заниматься, то религиозная агитация миссионеров находит отклик. Уезжая, мы встречали приодетых папуасов, которые активно подтягивались на службу целыми семействами.
Деталь эта изготавливается из дикорастущей тыквы libu siam. Плоды ее вытянутые, до полуметра, подходящего диаметра. По извлечении съедобного содержимого оболочку сушат и обжигают. Остается нахлобучить ее, куда положено, закрепить пояском в вертикальном положении — в образе вечной эрекции.
Выяснить, почему люди Центрального Папуа носят котеку, довольно трудно. Ходить и бегать с ней явно неудобно, но именно охотники, которым приходится таскаться по джунглям, используют эти насадки. Есть версия, что они служат защитой ценного органа, сохраняющего генофонд небольшого племени. Вероятно, папуас в схватке с хищником предпочтет потерять палец, руку или ногу, нежели половой прибор. А без защиты он уязвим: кроме хищников, в джунглях есть колючие, обжигающие, ядовитые растения. Другая цель — символизировать мужскую силу и вечную готовность к воспроизводству. Не случайно котека превосходит длиной самые смелые предположения о масштабах эрекции: кончики засушенных тыкв достигают плеча, носа, лба, усугубляя неудобство ношения.
А третья цель — и прагматическая, и анекдотическая. Котека используется папуасом как портсигар, портмоне, вместилище мелких предметов. То, на что она надета, не заполняет всего объема, и свободное пространство пригодно для переноски мелочей и ценностей. Удивительно, но изображение мужчины с котекой не является запретным в Индонезии — стране по преимуществу мусульманской. В городах провинции Ириан-Джая площади и ворота правительственных контор украшают скульптуры мускулистых нагих папуасов с победно воздетой к небу котекой!
текст: Надежда МАКСИМОВА
фото: автор
Новый комментарий
Войдите на сайт чтобы получить возможность оставлять комментарии.