Хомячки в стиральной машине

Незлое воспоминание об одном приключении

Случилась это все в те далекие приснопамятные времена, когда «тридцать третьи» колеса были большими, а «гудрич» считался внедорожной резиной. Тогда хайджек был редкостью, а лебедка — роскошью. В общем, давно это было

Проводилась одна интересная внедорожная гонка под названием «Большой туризм». Настоящее линейное трофи. Сейчас таких уже не бывает. Оно и понятно: это тебе не ориентирование — на квадрике по лесу покатался, точки на деревьях намалевал и сиди в лагере, билетики продавай. Тут дело серьезное. Трассу разметить надо, судей на КП понаставить, а потом прилипших спасать. А еще нужен комендант лагеря — это вообще самый важный человек в гонке: машины на поляне расставить аккуратненько, на брифинг всех позвать да проследить, чтобы без него не выпивали, — работы непочатый край. Такое ответственное дело кому попало не поручишь, для этого нужен человек ответственный и авторитетный. В общем, комендантом лагеря серии гонок БТ был не кто иной, как ваш покорный слуга. Работенка, прямо скажем, суетная, зато всегда сыт и обогрет.

И вот замечательным субботним утром, когда старт гонке был уже дан и лагерь опустел, решил я пройтись вдоль палаток, дабы убедиться, что все спокойно, а заодно поискать вкусной еды. Буквально через несколько минут я обнаружил дымящийся мангал и рядом с ним теплую компанию собеседников. Сколько времени провел я у гостеприимного костра, уже не помню, зато в моей памяти отложилось, что я, мягко говоря, сильно объелся.

Тут гляжу — Игорек Балласт и Толя — экипаж ГАЗ-66 — активно куда-то собираются. Интересуюсь причиной ажиотажа. Максик, говорят, сломанный стоит посередине СУ, надобно его в лагерь притащить. Хочешь, поехали с нами. Оглядываясь назад, я совершенно явственно понимаю, что единственным возможным и обоснованным моим ответом могло быть: «Ребята, я бы с удовольствием, но у меня в лагере масса дел (по перевариванию пищи)». Вместо этого я бодро сообщил, что, конечно же, поеду, мол, какое же это спасение Макса без меня.

ГАЗ-66 создан женщиной конструктором, компоновка автомобиля лишний раз доказывает, что слабый пол о мужчинах не думает. Вот представь себе: огромный грузовик с немереного размера кабиной, в которой сиротливо ютятся две обтянутые дерматином табуретки с убогим подобием спинок. Ключевое слово — ДВЕ. Балласт за рулем, Толя рядом, а я в кунге. Тут еще Керосин подходит:
    –Возьмите с собой девочкуфотографа, она хочет на гонку посмотреть.

И вот сидим мы с этой девочкой в кунге. А тут очень даже ничего, уютненько, скамеечки деревянные над задними колесами, друг на друга смотрим. И вдруг «шишига» начинает движение… Весь уют моментально исчезает. Дорожки в лесу хорошие, только неровные, а подвеска у машины грузовая внедорожная, и я понимаю, что предстоит путешествие верхом на отбойном молотке, а в моем состоянии это ну совсем «не айс». Только сделать-то уже ничего нельзя, мы заперты в кунге, связи с кабиной нет, и следующая остановка не скоро…

По лицу фотографа видно, что она тоже не в восторге от трофи. И самое неприятное в том, что окон здесь нет, узкие бойницы под потолком не в счет. Да если бы они и были, дорогу мы все равно не увидели бы и нельзя было бы предугадать, когда машину в следующий раз тряхнет, деревянная скамеечка под тобой резко уйдет вниз и вернется обратно на большой скорости.

Минут через двадцать попутчица робко спросила:
    — А мы скоро приедем?
    — Скоро, — говорю, — часа через четыре.
Девочка погрустнела и затихла.

Пытка лесной дорогой продолжалась. Я размышлял на тему Вселенной во Вселенной. Это я, значит, мечусь по кунгу, а еда в то же самое время мечется по мне. От этого стало совсем нехорошо, и я забил на всю эту философию. Тут машина останавилась, и — о чудо! — открылась дверь. В образовавшемся проходе к свободе и покою появилось жизнерадостное лицо Миши Кашаева, нашего телеоператора. В руках он держал свою большую профессиональную камеру на не менее огромном штативе.

    — Мы уже приехали? — традиционно спросила у него девочка-фотограф.
    — Нет, нам еще ехать и ехать, — ответил Миша, — пешком уже сил нет ходить, так что я теперь с вами поеду.

Я старательно замаскировал свое злорадство под приветливой улыбкой. Машина тронулась. Миша сразу же вцепился в камеру обеими руками, при этом на его лице отобразилась целая гамма чувств, квинтэссенцией которых стала фраза:
    — Блин, камера казенная, если разобью, мне конец!

Мы еще пару раз останавливались и брали на борт новых пассажиров. Занятно было наблюдать за лицами новичков, когда выражение радости от того, что дальше не придется идти пешком, через пару минут безумной езды сменялось на строго противоположное.

И тут звук движения изменился, послышался плеск воды. Мы въехали в реку. Где-то, по моим предположениям, в середине русла, остановились.
    — А почему мы не едем? — спросил кто-то из пассажиров.
    — Потому что застряли, — любезно пояснил я.

Снова открылась дверь, и я впервые за сегодня порадовался, что кунг расположен так высоко. Толя, стоящий по грудь в воде, попросил подать ему удлинитель. ГАЗ-66 — машина большая и потому тяжелая, как следствие, удлинитель лебедочного троса — это бухта весом в три десятка килограммов. Чтобы понять, как мы его передавали Толе, стоит представить себе переполненный автобус, по которому перекатывают пятидесятилитровую бочку.

Не буду описывать во всех подробностях процесс лебежения застрявшего в реке грузовика, скажу лишь, что это были самые приятные и спокойные минуты за все путешествие.

Выбравшись на берег, мы продолжили движение. Еще полчаса ойканий и айканий в моменты соприкосновения поп со скамейками и вопросов фотографа «когда мы приедем?», на которые, чтобы как-то отвлечься от происходящего, все отвечали по очереди. Я подумал, что хуже быть уже не может, и сразу стало хуже. Машина налетела передним мостом на пень и резко остановилась. Да что там резко, она просто встала как вкопанная. Пассажиры, не ожидавшие такой подставы и потому несколько расслабившиеся, повалились на пол, как перезревшие груши, один лишь Миша вместо того, чтобы как все просто упасть, крепко сжав в руках камеру, пролетел через пространство фургона. Последнее, что он сделал перед контактом с передней стеной, — занес руку с камерой за спину. Последовал смачный хлопок тела о фанеру, и Миша сполз по стенке на пол. Так оператор с риском для жизни спас дорогостоящую камеру. Я было решил, что Миша свое уже отснимал, но он довольно быстро пришел в себя и вернулся на скамейку.

Дверь в кунг отворилась, и Балласт произнес фразу, которая, бесспорно, навсегда вошла в мой личный топ самых идиотских высказываний:
    — Вы тут как, в порядке? Представляете, мы на пень налетели!

Мы представляли, еще как представляли, поэтому не ответили.

Пока машину стаскивали с пня, наша лихая компания высыпала на свежий воздух. Как же тут было хорошо — солнышко, птички и стоящая на одном и том же месте земля. Я подошел к пилоту и сообщил, что оставшиеся до болота, в котором сломался Макс, пару километров я прогуляюсь, и уверенно заковылял в сторону — подальше от армейского грузовика. План мой был до гениального прост — я нахожу Макса и сразу же занимаю штурманское кресло в его комфортабельной «восьмидесятке», а дальше хоть трава не расти. Починим мы его или не починим — неважно, обратно в зловещий кунг я не вернусь. Добравшись до болотинки, я увидел кучу следов от прошедших здесь несколько часов назад участников гонки и… больше ничего. То есть что-то еще, безусловно, присутствовало — растения, вода, насекомые, птицы, но вот чего тут совершенно не было — так это Макса и его машины. Какой надо быть сволочью, чтобы позвать на помощь, заставить друзей страдать несколько часов морально и физически, после этого починиться самому и умотать в базовый лагерь, не дождавшись спасателей!

Подъехала наша пыточная камера. И мне ничего не оставалось, как снова занять свое конкретно намятое место.

Наступил вечер, в маленьких оконцах на стыке крыши и стен стемнело, а мы все тряслись и тряслись по лесной дороге. Всех уже давно накрыла апатия к происходящему, даже девочка-фотограф ни о чем не спрашивала. И тут оконца озарили всполохи. Я сначала даже не понял, что это такое, и лишь когда они повторились, осознал, что это салют в честь финиша участников в базовом лагере. Значит, мы досиживали в душной молотилке последние минуты. Я воспрял духом, и ко мне вернулось мое природное чувство юмора. Серьезно посмотрев на девочку-фотографа, я уверенно и буднично сообщил, указывая пальцем на оконце:
    — Узнаю это место — нам до базового лагеря осталось столько же, сколько проехали.

Она подняла на меня глаза, но в них не было ни страха, ни скорби — одна только холодная ярость, от которой мне стало не по себе. Вот такая метаморфоза — утром в машину залезает милая девочка, а вечером обратно выпрыгивает настоящая боевая джиперская тетка.

P.S. Вернувшись после гонки домой, я побросал в коридоре на пол тюки с вещами и традиционно направился прямиком в кабинет задумчивости, потому как нет для туриста большего наслаждения, чем, вернувшись из леса, воспользоваться благами цивилизации. Но, пытаясь расположиться на белом друге, обнаружил, что сделать это никак невозможно, так как вся моя задняя часть превратилась в сплошной равномерный синяк. И еще долго, усаживаясь на твердую поверхность, я вспоминал Балласта и его грузовик тихим заковыристым словом.

текст: Леня НЕМОДНЫЙ
фото: Катя ЧУДНОВСКАЯ