Ностальгия по страху

Текст: Андрей Куприн
Фото: Андрей Куприн, Николай Макаров

Кому-то все нижеописанное покажется неразумным, бывалые альпинисты и вовсе снисходительно улыбнутся. И все они будут правы. Но самое странное в этой истории то, что вспомнить происходившее на том перевале (сейчас по нему проходит государственная граница России) заставило меня отнюдь не чувство самолюбования. Назовем это просто ностальгией. Ностальгией по страху...

Вверх, вдоль Баксана

Под трогательно тонкие обода гоночного велосипеда летит асфальт узкой, местами разбитой дороги, карабкающейся вверх по извилистому ущелью реки Баксан. Хотя насчет «летит» я погорячился – ползет, тащится, упирается. В общем, непрерывный девятипроцентный подъем издевается над нами уже несколько километров. Ну, за каким же чертом меня сюда понесло?!

Сегодня я, наверное, не смогу вспомнить, каким удивительным путем в мою голову забрела мысль о велопробеге через один из перевалов Кавказского хребта. Хотя какая, собственно, разница, на то она и мысль, чтобы “ее неисповедимы”...

Все, баста, кончилось топливо. Привычно засовываю руку в недра объемистого рюкзака и вытаскиваю полновесную горсть сахарных осколков. Пересыпав половину в протянутую Колину руку, а оставшееся – в собственный рот, не глотая бреду к черному граниту скалы, по которому тоненькой пленкой стекает прохладная родниковая вода. Теперь все удивительно просто – надо запрокинуть голову, прижаться щекой к камню (изобразив из губ приплюснутую воронку), и вот оно!

Мы еще достаточно низко, но что интересно: чем дальше вверх по течению реки мы поднимаемся, тем полноводней она становится. Это парадоксальное с точки зрения жителя средней полосы положение вещей объясняется достаточно просто. Горная река питается тающими ледниками, а по пути в долину вода расходуется на испарения и неизбежную фильтрацию в руслообразующие породы.

С подветренной стороны...

Скалы неожиданно расступились, и мы увидели селение, а рядом небольшой, но удивительно живописный яблоневый сад. Решив пополнить наш продовольственный запас некоторым количеством яблочек и стараясь особенно не привлекать внимания, спускаемся к ближайшим деревьям и быстренько наполняем объемистый целлофановый пакет... Сторож подкрался незаметно, грамотно воспользовавшись правилом подветренной стороны. «Яблочек захотелось?» – «Да мы вот тут мимо... Дальше-то похолоднее... А сумочка у нас совсем маленькая... Не смотрите, что сумка у нас такая огромная... И вообще, с деревьев мы не рвем, с земли подобрали, чтобы не пропало...». Гнев старика-сторожа был искренен и страшен: «Вы едете на велосипедах по моей земле, и меня же не уважаете!». Сторож схватил пугливо жмущийся к моим ногам пакет, высыпал из него все содержимое и с недовольным бормотанием «С земли они подбирают... А на деревьях, значит, ничего стоящего нет...» принялся наполнять его отборными плодами. Знаете, где-нибудь под Калугой нас, вероятно, могли бы и побить...

И снова серпантины горной дороги, красные круги в глазах и холодный высокогорный дождь. Но как это ни странно, собственно Приэльбрусье встретило нас солнечной погодой и белоснежными шапками ледников на фоне нереально голубого неба.

Наше снаряжение

Мостик, из-под которого доносится приглушенный гул небольшой горной речушки. На бетонных блоках ограждения намалеванная красной краской надпись: «р. Юсеньга». По едва различимой тропе спускаемся с придорожной насыпи на усыпанный каменными глыбами берег. Сейчас мы находимся на высоте двух километров над уровнем моря, перевал, согласно картам, на 3600, значит, нужно подняться еще километра на полтора. Учитывая нашу подготовку и снаряжение, на это уйдет не менее двух дней. Ох уж эта «наша подготовка», ох уж это «наше снаряжение». Мы ведь до этого даже в горах не были... А перевал, который предстояло нам преодолеть, имел хотя и не высокую, но альпинистскую категорию, и носил красивое название – Бечо. Что в переводе с грузинского означает плечо. А плечи – они, это, тоже разные бывают. Да, о снаряжении... Оно у нас было, и было его много! Два тяжеленных, увешанных багажниками, крыльями и зеркалами заднего вида гоночных велосипеда (с вполне определенным названием – «Старт-шоссе»), неподъемная сумка с инструментами (а также запасными частями и прочим «железом»), два велорюкзака, набитых вещами, продуктами и т.д., два заплечных рюкзака с вещами, яблоками и арбузами (!). А из НУЖНОГО – одна пара неточеных «кошек», клубочек тонкого шнура и палатка с условным названием «Подмосковные вечера». Довершало весь этот «апокалипсис» отсутствие ледоруба. Безумству глупых поем мы песню!

Зачем нам педали?

«Внимание! Здесь водятся медведи. Животное опасно!» – вещала ржавая табличка, приколоченная к дереву буквально в десяти метрах от дороги. «Медведя легко отпугнуть ракетницей, но у нас ее нет. Зато есть большие туристические спички!» – жизнерадостно заявил Коля. У меня перед глазами на мгновение возникла картина, на которой неизвестный художник-авангардист изобразил последний подвиг велотуриста, торжественно изгоняющего огромного пучеглазого медведя скорбным движением руки. Я невольно потряс головой, прогоняя нахлынувшее видение.

«...По тропе подниметесь к перевалу. Проехать вы там не сможете, так что велосипеды придется везти». Слушая день назад наставления местных жителей, мы мало представляли, что нас ожидает, и только сейчас все начало проясняться. Везти! Да по этому нагромождению глыб и при таком угле подъема порожняком-то трудно передвигаться. Срочно устраиваем привал, чтобы переложить вещи с учетом новых условий, избавиться от лишнего (ну, хотя бы съесть арбузы) и... снять педали. Последние, судя по всему, понадобятся еще не скоро, а при ходьбе они будут цепляться за ноги.

Тропа, то вполне различимая, то теряющаяся в каменном хаосе, карабкалась все выше и выше, цепляясь за едва заметные выступы ущелья Юсеньги. Место для установки палатки пришлось в буквальном смысле отвоевывать, растаскивая тяжеленные камни. Ночь прошла спокойно, и только нереально яркие звезды, хорошо видимые сквозь натянутую ткань, не давали забыть о том, что мы уже вплотную приблизились к трехкилометровой отметке.

Ледовый амфитеатр

Утром снова в путь. Похолодало, растительный покров поредел, и с каждым метром все сильнее и сильнее ощущается дыхание ледника. Ставшая еще круче тропа выработала у нас своеобразную технику движения – «упрямо-поступательную». Вот что я имею в виду: загруженный велосипед сначала выталкивается вперед на вытянутые руки, а затем, удерживаемый тормозами, превращается в своеобразный якорь, к которому и подтягивается все остальное.

Тем временем долина реки распахнулась, и мы неожиданно оказались в широкой плоской котловине, окруженной со всех сторон белыми громадами ледников. Их покрытые трещинами языки образовывали гигантский амфитеатр, в который подобно мутной людской толпе устремлялись бесчисленные потоки талой воды, давая начало горной речке Юсеньге.

Плечи бывают разные

То, что эта укутанная полупрозрачной дымкой темно-серая седловина и есть перевал Бечо, я понял каким-то шестым чувством. А еще вспомнилось, как встреченные накануне чабаны, обалдело глядя на велосипеды, поведали, что год выдался малоснежным, и Бечо, через который обычно вела тропа, из относительно безопасного снежного перевала превратился в перевал ледяной. А лед – штука коварная. На прощание они заметили, что самым правильным для нас в сложившейся ситуации было бы повернуть назад. Ведь даже если мы, вопреки «снаряжению», и доберемся до ледника, то все равно упремся в «Куриную Грудку».

Переправляясь через бесчисленные ручьи, пересекаем долину у подножия ледника и снова выходим на тропу, ведущую к перевалу. Но это уже совсем другая тропа... Проложенная по каменистой кромке хребта, она взмывает к облакам с такой интенсивностью, что мы невольно переходим на «поэтапное движение». Сначала метров на сто вверх затаскиваются велосипеды, а во второй заход переносятся рюкзаки (после короткого отдыха, в ходе коего мы, с жадностью всасывая разреженный воздух, тупо смотрим на черные спины парящих далеко внизу орлов, вся «технология» повторяется).

К тому времени, когда мы вышли на верхнюю ледниковую долину, уже начало темнеть. Осторожно двигаясь вдоль многометровых трещин, мы отыскали относительно ровную площадку, покрытую плотным, изрезанным следами падающих камней снегом, и, наскоро разбив лагерь, приняли окончательное решение. Завтра идем на перевал.

Вкус куриной грудки

Утро. Удивительно тихо. Идет мелкий пушистый снежок. Я, облачившись в синий «ветровочный» костюм, сижу на снегу и приматываю тонким капроновым шнуром к порванным кроссовкам только что извлеченные из заводской упаковки «кошки»... А так как они одни, то и идти сперва мне одному. Налегке, на разведку! Дотопаю до «Куриной Грудки», осмотрюсь и назад. А там и решим, что дальше делать.

Длинные стальные шипы «кошек» цепко держались за плотно утрамбованный снег, и я без проблем добрался до начала уходящего вверх под сорокаградусным углом, плотного с редкими вкраплениями камней, льда «Грудки». Я подошел сбоку, а прямо подо мной, в том месте, где серый лед плавно перетекал в белый снег, зияло несколько огромных трещин. Будет куда лететь, прошуршала меланхоличная мысль. Осторожно приблизившись, я, не в силах удержаться, заглянул в полутораметровую расщелину, и взгляд, не отыскав дна, рухнул в мертвую пустоту. До слуха донесся приглушенный водяной рокот. Именно в таких местах обитает смерть, неожиданно подумал я, и вдруг решительно развернувшись, начал осторожно подниматься по ледяному склону...

«Куриная Грудка», получившая это странное название из-за своеобразной выпуклой формы, представляла собой довольно крутой ледяной холм протяженностью около 200 метров. Уклон варьировал от 30 до 40 градусов, с нарастанием к подножию. Верхний урез «Грудки» вплотную подступал к снежно-каменистой седловине перевала, а нижний терялся в хаосе трещин ледопада.

Сначала я думал: «Поднимусь метра на три-четыре, проверю, как «кошки» цепляются за лед, и назад». Но вот позади остались и три, и пять, и семьдесят метров, но какая-то сила продолжала толкать меня вверх. Туда, за серую выпуклую линию горизонта. И я вдруг осознал, что, как это ни глупо, но я уже не в силах остановиться, пока не окажусь там, наверху... Вот только новые (и совершенно ненаточенные) «кошки», так хорошо показавшие себя на снегу, с трудом удерживались на твердой ледяной поверхности и при каждом шаге предательски сползали назад, грозя сорваться в неконтролируемое скольжение. Отталкиваться руками нельзя, любая дополнительная точка опоры неизбежно снизит нагрузку на стальные шипы на ногах, и тогда конец. Так что осторожно, шаг за шагом, шаг за шагом...

Тот камень, что покой тебе подарил...

Я только начал переносить вес тела на левую ногу, когда ступня, нелепо подвернувшись, скользнула вниз. Бешеное напряжение правой хотя и задержало падение, но уже не могло его предотвратить. Загнутые ужасом пальцы с размаху вонзились в оплавленную солнцем поверхность льда и начали бессильно сползать, ломая слабые ногти...

Честное слово, до сегодняшнего дня я так и не понял, почему там оказался вмерзший в лед камень, и как можно было зацепиться за него подбородком? Но как бы там ни было, но у меня появилась некоторая отсрочка.... Прежде всего, взявшись за камень руками и подтянувшись так, чтобы, оказавшись у меня под животом, он уперся в грудную клетку, я посмотрел на ноги, и увидел, что веревка, которой была примотана левая «кошка», перетерлась об ее острый край и лопнула в нескольких местах. Несмотря на то, что на камне я закрепился довольно основательно, положение продолжало оставаться критическим. Осторожно, не отрывая колена от поверхности льда, я согнул ногу и взял в руки болтавшуюся «кошку». Можно попробовать привязать заново, но нечем. Оставшиеся огрызки веревки никуда не годились. И тут мой взгляд упал на капроновый шнур ветровки...

Я поднялся на перевал, рухнул на белый хрустящий наст и закрыл глаза. Впервые в жизни меня трясло, трясло от страха... Минуты через три я встал и осмотрелся. На севере возвышалась двуглавая громада Эльбруса. А на юге, укрытая белоснежными, пронизанными золотистыми лучами солнца облаками, раскинулась Грузия. Мне хотелось жить, и казалось, что нет в мире силы, которая заставит меня снова ступить на эту ледяную стену...

Сказать, что спускаться было сложнее, значит не сказать ничего. Я шел, стараясь впечатывать каждый шаг, а склон становился с каждым метром все круче и круче. И если правда, что у каждого из нас есть персональная дорога в ад, то свою я, видимо, отыскал.

P. S. И когда на следующий день мы, вгоняя в лед велосипедные оси, гаечные ключи и колья палатки, все-таки подняли на перевал наши «Старт-шоссе», я вдруг понял, что отныне обречен снова и снова стремиться на этот ледяной склон. Но все тщетно. Лишь раз в жизни чувства могут быть великими. И неважно, любовь это или страх. Ничто человеческое не вечно. Так, предаваясь праздному философствованию, я спускался в цветущую Сванетию...